Вятская губерния в начале XX в. занимала обширную территорию, равную 134,5 тысячи квадратных верст, и включала в себя нынешнюю Кировскую область, Удмуртию, часть Марийской и Татарской республик, В административном отношении губерния была разделена на 11 уездов: Вятский, Орловский, Котельничский, Яранский, Уржумский, Малмыжский, Елабужский, Слободской, Глазовский, Сарапульский и Нолинский. На ее территории было 12 городов, из которых один (Вятка) был губернским, десять — уездными и один (Царевосанчурск) — заштатным.

Административным и культурным центром губернии была Вятка — один из древнейших городов края. Он считался довольно значительным и в отношении торговли, каковую вел с Москвой, Петербургом, Казанью и Сибирью, с которой соединялся Пермской железной дорогой, а также благодаря пароходному сообщению с волжскими и прикамскими городами, куда отправлялось большое количество продуктов сельского хозяйства.

По сословиям население губернии (данные переписи 1897 г.) распределялось так: дворян потомственных и личных было 10.007 человек, духовенства — 13.912, купцов — 2.889, мещан — 52.913, рабочих — 35.862, крестьян — 2.045.109, прочих — 5.889 человек.

В 304 волостях имелось 23 тысячи селений, в которых насчитывалось 482 тысячи крестьянских хозяйств. По данным Всероссийской переписи 1897 г., в губернии проживало 3.030.831 человек, из них 77% составляли русские, 12% — удмурты, 5% — мари, 4% — татары, остальные — пермяки, башкиры и другие. На 1 января 1902 г. в городах и поселках проживало всего 5,67% населения, в селах и деревнях — 94,33%. Основной массой сельского населения являлись бывшие государственные крестьяне. Они составляли 90,5% дворов и владели 94,5% надельной земли.

Своеобразие жизни вятской деревни во многом определялось природно-климатическими условиями, традициями поземельных отношений. При всех колебаниях в климате цикл сельскохозяйственных работ был необычайно коротким, занимая всего 140—150 рабочих дней. Все это требовало огромных затрат труда и означало для вятского крестьянина неизбежность работы в период страды

- 2 -

буквально без сна и отдыха, с использованием всех резервов семьи (детей, стариков, на мужских работах женщин). Низкая урожайность, зависимость результатов труда от погодных условий обусловили чрезвычайную устойчивость в вятской деревне общины, которая являлась определенным социальным гарантом выживаемости основной массы населения. Поэтому не случайно земельные переделы, различного рода крестьянские «помочи» сохранились в крае до коллективизации.

Резервом, увеличивавшим трудовые возможности хозяйства, являлась и крестьянская семья, которая в конце ХЕК в. в большинстве своем сохранилась неразделенной, со сложной родственной структурой. Чаще всего встречался ее братский вариант, когда семья состояла из главы семьи и одного-двух женатых братьев с детьми, или отцовский — глава семьи и трое-четверо взрослых детей.

Природно-климатический фактор и социально-экономические традиции определили и особенности характера вятчан: способность к крайнему перенапряжению сил, концентрации в период страды всей своей физической и духовной потенции. «Впряжемся, так не вытягиваемся», — говорили вятские крестьяне. Вместе с тем вечный дефицит времени не выработал в вятчанах ярко выраженной привычки к тщательности, аккуратности в работе на земле, умножая тягу к традиционализму.

Экстенсивный характер земледелия в условиях его рискованности сыграл немалую роль в выработке в вятских людях легкости к перемене мест, известной тяге к «подрайской землице», к занятию отхожими промыслами, в том числе и за пределами губернии. Не зря же из глубин прошлого до нас дошла пословица: «Когда Колумб открыл Америку, в ней уже было семеро вятских плотников». Именно силами вятских мужиков обустраивались Сибирь, Алтай, Приморье.

Постепенно с учетом собственного опыта крестьяне вырабатывали свои приемы хозяйствования, направленные на максимальное использование благоприятных свойств естественной среды. Поэтому не случайно в крае издревле утвердилась своеобразная комбинированная система земледелия, сочетавшая элементы подсеки и перелог с трехпольным, а в южных уездах и двухпольным севооборотами, которые неохотно уступали место многополью.

Чрезвычайно медленно эволюционировали и сельскохозяйственные орудия. Универсальным средством вспашки почвы по- прежнему оставались соха с железным сошником, начиная от примитивной (цапулька, черкуша), до совершенной, приближающейся к плугу (косуля, курашимка). Деревянная борона (с деревянными или железными зубьями), серп, коса-горбуша, вилы, коса- литовка, цеп — таков был нехитрый набор земледельческих орудий, сохранившихся в губернии и в начале XX в.

- 3 -

Приверженность к архаичным орудиям труда была обусловлена преобладанием мелкого крестьянского хозяйства в крае, основанного на семейной кооперации, а также отработанным опытом гармоничного соответствия между природными условиями и приспосабливаемыми к ним сельскохозяйственными орудиями. При чрезвычайной трудоемкости окультуривания земли и ее обработки она засевалась лишь проверенными дедовским опытом культурами: ячмень, рожь, овес, картофель, лен. В небольших количествах возделывали просо, чечевицу, пшеницу, гречиху, коноплю, репу. Стабильность земледелия в сложных природно-климатических условиях обеспечивалась тем, что неурожай яровых компенсировался урожаем озимых или наоборот, а также отводом полос отдельным домохозяевам из каждой части полей, находившихся в разных уровнях горизонта.

На состояние сельского хозяйства, в котором, как уже отмечалось, была занята подавляющая масса населения губернии, накладывал свой отпечаток и характер поземельных отношений. Его особенностью была незначительность помещичьего землевладения. В 1905 г., например, в губернии насчитывалось всего 115 дворянских имений, которым принадлежало 326,7 десятины, или 2,4% всей земли. В то же время значительной была доля земель, принадлежавших удельному ведомству, церкви и, в первую очередь, государству. При этом государственные земли были заняты в основном лесами. На долю же крестьян приходилось немногим более половины всей земли. Картину сложившегося в губернии к началу XX в. землевладения дает следующая таблица:

Следует отметить, что средний крестьянский надел в Вятской губернии, где большинство составляли бывшие государственные крестьяне, равнялся 16,8 дес., что было выше официальной нормы (15 дес.), установленной для многоземельных районов России. Однако усредненные данные не раскрывают реальной обеспеченности землей различных слоев крестьянства. А различия здесь были очень значительны как в масштабах губернии, так и отдельно взятых уездов. В Глазовском и Уржумском, например, встречались семьи, имевшие до 1000 десятин. С другой стороны, по данным земской статистики, 19257 дворов вовсе не имели земли, 12 тысяч имели

- 4 -

надел в 3,7 десятины, а у 62 тысяч крестьянских хозяйств земли было от 5 до 10 десятин на двор.

Значительными были и колебания в структуре угодий, составлявших крестьянские наделы. Если в целом по губернии на один крестьянский двор приходилось в среднем 10,8 дес. пашни и ее отношение к площади сенокосов и пастбищ выражалось как 3,85:1, то в Малмыжском, Нолинском, Уржумском, Сарапульском, Иранском, Елабужском уездах оно было 6:1. Между тем считалось, что для нормального функционирования крестьянского хозяйства нужно иметь на каждые две десятины пашни одну десятину выпасов и лугов. Явная нехватка последних сдерживала развитие животноводства и, следовательно, сужала возможности для унавоживания бедных естественным плодородием почв.

Их недостаточное удобрение в сочетании с примитивной обработкой, низкой культурой земледелия в целом, а также накладывающиеся на это неблагоприятные природно-климатические условия предопределяли низкую продуктивность крестьянских хозяйств. Средняя урожайность зерновых не превышала сам-3. Лишь в хорошие по погодным условиям годы сборы поднимались до сам-4 — сам-5, падая в неурожайные до сам-друг (1:2). Недороды же случались довольно часто. Так, за 15 лет, предшествовавших первой русской революции, их было пять — в 1890, 1891, 1898, 1901 и 1903 годах. Положение нередко усугублялось падежом скота от бескормицы, болезней.

Словом, крестьянское житье было нелегким. Урожая зачастую лишь едва хватало на то, чтобы прокормить семью. Товарной же продукции крестьяне получали мало, а то и не получали совсем. Не случайно доходность их хозяйств, как показывают подсчеты земской статистики, далеко не покрывала обложения платежами и повинностями. В суммарном выражении они в полтора раза превышали средний уровень доходности, рассчитывавшийся на десятину земли.

При исследовании экономического состояния крестьянских хозяйств Малмыжская уездная управа, например, пришла к выводу, что ни в одной из 26 волостей земледельческих продуктов недостаточно для прокормления населения и уплаты податей. Дефицит по всему уезду исчислялся в 23 рубля на ревизскую душу.

Непомерные налоги вели к росту задолженности. В 1903— 1905 гг. вятское крестьянство недоплатило государству 5 млн. руб. Самые большие суммы недоимок по выкупным платежам, государственному поземельному налогу и земским сборам были в традиционно зерносеющих уездах с низким уровнем промысловой деятельности крестьян — Сарапульском, Елабужском, Малмыжском, Уржумском, где они составили в 1904 г. 82,5% к общей сумме недоимок по 11 уездам губернии. Несоответствие платежеспособ

- 5 -

ности крестьян установленным размерам налогообложения отмечалось всеми уездными «комитетами о нуждах сельскохозяйственной промышленности». «Нельзя думать, — говорилось в докладе финансовой комиссии Иранскому уездному комитету, — что без уменьшения податного бремени можно будет внести серьезные улучшения в сельскохозяйственную промышленность, так как все улучшения можно вводить в среду населения, которое экономически устойчиво».

Основную причину бедствий Малмыжская управа видела в том, что «земля малоплодородна и требует значительного удобрения, тогда как скотоводство вследствие частых падежей поддерживается лишь в самых малых размерах». Губернская земская управа отмечала, что «производительность земли вятской деревни ~ нашего источника благосостояния населения и платежных средств — не повышается, неурожай наносит сельскому хозяйству невозвратные потери».

Ко всему этому добавился демографический взрыв. За 16 лет (с 1897 по 1913 гг.) население губернии, несмотря на высокую смертность и стихийное переселение за ее пределы, возросло более чем на 800 тысяч человек. Большинство рождений приходилось на сельскую местность. Этот рост не сопровождался пропорциональным увеличением продовольственных ресурсов, поскольку урожаи оставались на низком уровне, а возможности расширения посевных площадей за счет распашки лугов и выгонов были исчерпаны.

Совокупное бремя чрезмерной налоговой повинности, социальных и экономических ущемлений и безудержного роста населения привело к тому положению, при котором вятскому крестьянину было все труднее кормиться одним сельским хозяйством.

Трудные для земледелия природные условия, низкий уровень развития производительных сил, недостаточная обеспеченность землей для экстенсивного ведения хозяйства при устойчивости общинного землевладения вели к замедлению процесса расслоения в вятской деревне, о чем свидетельствуют сравнительные данные о наличии рабочих лошадей в крестьянских хозяйствах в конце XIX в. Если в среднем по европейской России безлошадные крестьяне составляли 27,3%, то в Вятской губернии лишь 18,1%. С другой стороны, зажиточных дворов (с тремя и более лошадьми) в губернии было 7,8%, в то время как по европейской России — 22%. Самую же большую долю (52,8%) составляли в губернии крестьяне, владевшие одной лошадью, еще не разорившиеся, но ведущие нерентабельное хозяйство.

Недаром многие вятские земледельцы были вынуждены зарабатывать на жизнь промыслами или наниматься в работники — «зимогорить» — вдали от родных деревень, что получило название отходничества. По данным переписи населения 1897 г., в губернии

- 6 -

насчитывалось 160 тысяч человек, занимавшихся, кустарными промыслами. Особенно широко они были распространены в Вятском, Слободском, Орловском, Котельничском, Нолинском уездах. Свыше 200 тысяч человек занимались отходничеством. Наиболее высокий процент его был среди крестьян Слободского (61,2%), Нолин- ского (58,4%), Котельничского (48,8%), Вятского (45,2%), Орловского (43,3%) уездов.

Вятское земство стремилось улучшить положение крестьян, всеми мерами способствуя повышению агрокультуры: обеспечивало на льготных условиях породистым скотом, элитными семенами, по умеренным ценам распространяло сельхозмашины и усовершенствованные орудия. Так, за 1900 год через 54 земских склада было реализовано машин на сумму 78276 рублей, а за 1903 год — на 127583 рубля.

В 1895 г. по ходатайству губернского земства Министерство земледелия и государственных имуществ организовало Вятскую сельскохозяйственную опытную станцию, первым заведующим которой был известный земский деятель Сергей Николаевич Косарев. Здесь был выведен знаменитый сорт озимой ржи «Вятка», получивший всеобщее признание и распространение в крестьянских хозяйствах губернии и за ее пределами.

Земство способствовало развитию маслоделия, пчеловодства, садоводства. Пионерами последнего стали крестьяне деревни Черные Грязи Уржумского уезда. Документы оставили для нас сведения об одном из организаторов садоводства — Г. Н. Егошине. В 1892 г. он заложил плодовый сад, который уже через четыре года принес дохода 100 рублей. Постепенно расширялся сад, Егошин довел доходность в 1910 году до 600 рублей. Его пример побудил и соседей заняться садоводством. По имеющимся источникам известно, что плодовые сады получили широкое распространение в Уржумском, Иранском, Малмыжском уездах.

В конце XIX в. благодаря заботам земства в губернии стало быстро расти производство льна. К 1913 г. по площади его посевов она занимала первое место среди нечерноземных губерний европейской России. Однако несовершенные приемы обработки льнотресты вели к крайне низкому выходу длинного волокна и чрезвычайно высокому —- короткого, кудели. Поэтому Вятская губерния и слыла на льняном рынке «кудельной».

Для увеличения прослойки крестьян, подверженных нововведениям, земство на свои средства создавало сельскохозяйственные школы и фермы, опытные станции и поля, выдавало пособия организуемым крестьянами сельскохозяйственным обществам. Своей деятельностью оно в конечном счете способствовало развитию и проникновению в деревню капиталистических отношений.

Их влияние в южных, например, уездах, где уже не было

- 7 -

возможностей для дальнейшего (экстенсивного) расширения наделов, выражалось в росте производственной аренды, более широком применении усовершенствованных орудий земледельческого труда. Что же касается центральных уездов, то здесь значительную роль в капитализации деревни играли кустарные промыслы и отходничество. С одной стороны, они служили основой балансировки хозяйства крестьянина, с другой — способствовали развитию предпринимательства. По статистике 1900 г., средний бюджет крестьянского хозяйства был равен в Орловском уезде 253 рублям, в Слободском — 305, Вятском — 165 руб., а в среднем по трем уездам —* 241 рублю. По данным пробного подворного обследования кустарных промыслов Вятского уезда (1909 г.), средний заработок кустаря достигал 72 рублей в год. Отсюда видно, что кустарная промышленность давала крестьянину около 29% всего бюджета, идущего на удовлетворение насущных потребностей семьи, уплату многочисленных поборов.

В вятской деревне, хотя и медленно, шел процесс развития производительных сил, что вело к определенным социальным изменениям, получавшим отражение в строительной технике, народному быту, культуре. Так, «курные» избы уступают место «белым» четырех-пятистенным, с сенями и клетью, устанавливаемым на каменных фундаментах, или двухэтажным с каменным первым этажом или высоким подклетом. Самцовые крыши с соломенным покрытием заменялись 3- и 4-скатными, крытыми тесом, а у отдельных состоятельных крестьян — и железом. Постепенно менялись архитектурная композиция дома, его убранство. В декоре жилища стали широко использоваться прорезная, пропильная, накладная резьба с разнообразной гаммой красок.

Изменилось и внутреннее убранство избы, которая четко стала делиться на три части: «кут», «передний угол», «серед» с выделением чистой половины. В избах «бывалых» людей стены штукатурились или промазывались пазы. В целях украшения жилищ красили полицы, лавки, опечек, балясины на полатях. Керосиновые семи- и десятилинейные лампы быстро вытесняли лучину. В крестьянский обиход уже достаточно просто вошел самовар. Одновременно к чаю стала подаваться фарфоровая, фаянсовая и эмалированная посуда. Во многих селениях стали широко использоваться спички, мыло. На посиделках можно было часто слышать гармонь.

Менялся и внешний облик сельского жителя. Хотя будничная одежда, как мужская, так и женская, была по преимуществу из домотканой холстины, праздничная шилась уже из покупной материи: ситца, сатина, шелка. Лапти с онучами оставались повседневной обувью крестьян, но во многих семьях уже были сапоги, башмачки на высоких каблуках.

Разительные перемены в крестьянском быту четко зафикси

- 8 -

рованы на фотографиях тех лет, которые часто можно встретить в семейных архивах. Однако эти перемены были больше всего заметны в селениях, расположенных вблизи уездных центров, ярмарок, крупных трактов, пристаней на судоходных реках. Глубинку же они затрагивали мало.

Социально-экономические изменения влияли на дифференциацию крестьянства, однако сдерживающим фактором его расслоения по-прежнему оставалась община с ее уравнительными переделами, или, как говорили раньше, «справедливым равнением» по приговору «мира». Того самого «мира», по отношению к которому политика со стороны царского правительства была однозначной: всемерно способствовать его упрочению, как необходимой части государственного устройства и гаранта против социальных потрясений.

Объективный анализ показывает, что причины глубокого кризиса как российской, так и вятской деревни коренились в консервации архаичных форм землепользования и землеустройства. Оценка общины как инструмента для добывания, говоря словами С. Ю. Витте, «топлива для финансовой машины» привела в конце концов к опасным перекосам в экономическом и социальном положении крестьянства, к нарастанию волнений в деревне. Ведущую роль в аграрных выступлениях стал играть неплохо организованный, владевший навыками совместных действий крестьянский «мир», который, по замыслу Александра III, как раз и должен был оградить самодержавие от социальных революций. Община, как показали события 1905—1906 гг., первой ринулась в аграрное движение и вмиг похоронила миф о своем безропотном патриархальном консерватизме.

Не понимая смысла происходящих событий, крестьяне теряли уважение к закону и власти. Собираясь и слушая грамотных односельчан, читавших вслух сообщения газет о событиях в Маньчжурии, Петербурге, Вятке, они комментировали и обсуждали происходящее далеко не в том духе, как его преподносила правительственная печать. Прибывавшие домой с русско-японской войны солдаты рассказывали о больших потерях армии, никчемности военного начальства, неподготовленности к войне. Из газет демократического направления, широко проникавших в уезды, крестьяне знакомились с такими идеями, фактами, которые до тех пор не были известны. Много новостей приносили из промышленных центров и отходники.

Крестьянская мысль заработала, отыскивая причину бед, которые обрушились на деревню. Еще в апреле 1905 г. земские начальники всех 96 участков тубернии, сообщая о настроениях крестьян, отмечали, что они тянутся к газетам и запрещенным книгам. Показательным в плане изменений в социальной психоло-

- 9 -

гии является сход в д. Васькино Яранского уезда, где крестьяне собрались для выработки наказа депутату I Государственной Думы. Они требовали конфискации удельных, помещичьих, церковных земель и бесплатной передачи их сельским обществам, уменьшения податей, а также введения их раскладки не по количеству земли, а по доходу, получаемому с нее, придания Думе законодательных функций. Наказ был зачитан затем на волостном сходе крестьянином Ф. Н. Коноваловым. Очевидцы так описывают это событие:

«Все крестьяне внимательно слушали приговор и стали кричать: «Хорошо сочинили, давай бумагу, все подпишем». Вдруг волостной писарь Петр Васильевич Михеев и говорит: «Ребята, тут немного неладно написано. Без царя души не может быть. Царь — помазанник божий, а вы ведь правоверные. Как же без царя дума?» Мужики опять закричали: «Верно байт Петр Васильевич — царя надо подписать, чтобы был в душе, а помещика — не надо». Тут начал говорить Федор Николаевич: «Царь такой же помещик, и еще самый большой, потому он всех их хуже. Он для помещиков только и служит, а мужиков обирает и на войну гоняет». Ну, тут мужики опять закричали: «Верно Федор Николаевич байт, не надо царя! Давайте подпишем приговор». И подписали.

Социальный протест крестьян в форме захватов помещичьей земли, самовольных рубок леса, отказа платить податные сборы охватил в 1906 г. 104 волости из 304. В ряде случаев дело доходило до столкновений с полицией и бунтов. Не случайно с 1905 г. Вятская губерния была объявлена на положении «усиленной охраны». Однако одними репрессивными мерами разрешить земельный вопрос было невозможно, это понимали и «верхи». Крупнейшей попыткой найти выход из аграрного кризиса стала столыпинская земельная реформа. Однако вятский крестьянин ни в социально-экономическом, ни в психологическом плане не был готов к предусмотренному ею варианту развития.

Вятский край был в числе 33 губерний, в которых П. А. Столыпин начал аграрные преобразования. Казалось бы, губерния при незначительности помещичьего и удельного землевладения была благоприятным регионом для осуществления главной идеи реформы — разрушения общины и насаждения «крепкого мужика». Тем не менее вятские крестьяне настороженно, а в ряде случаев и враждебно отнеслись к столыпинским начинаниям, неохотно шли на выборы землеустроительных комиссий — главных органов реформы. Две причины сдерживали их. Во-первых, обсуждение аграрного вопроса в Государственной Думе: крестьяне надеялись, что она решит дело путем конфискации земель церкви, удельного ведомства, помещиков и передачи их в общественное пользование. Во-вторых, деревня восприняла реформу как очередную затею бюрократии, бесплодную для дела.

- 10 -

Аграрные преобразования в губернии начались с настойчивой агитации крестьян, особенно в южных уездах, за выход из общины. Настежь были распахнуты все двери. Посулами и административными мерами местная власть стремилась разделить «мирскую» землю и передать ее в потомственное подворное владение, поощряла выделение на хутора и отруба. Было даже приостановлено действие закона от 1886 г. об ограничении семейных разделов. В ряде случаев вводились и экономические стимулы. Для выделявшихся на хутора и отруба давались лучшие земли единым массивом, предоставлялись большие по величине ссуды. Определенную заботу о становлении хуторов и отрубов, как свидетельствуют источники, проявили земства. Стремясь повысить культуру частновладельческих хозяйств, они предоставляли для этого значительные средства. В январе 1911 г. губернское земство выделило на каждый уезд по 300 рублей для организации образцовых хуторских хозяйств, при этом особое внимание уделялось хлебосеющим Иранскому, Мал- мыжскому, Сарапульскому и Елабужскому уездам. В том же году губернатор И. М. Страховский купил на средства губернского правления комплект сельхозмашин и наградил хуторянина Елабуж- ского уезда Н. Буркова.

Несмотря на все предпринимаемые меры, реформа в крае проходила вяло. В существующей литературе акцент ставится на сопротивлении крестьян и тормозящей роли общины, и это действительно было первопричиной. Несмотря на то, что в вятской деревне быстро нарастало малоземелье из-за естественного прироста населения, со стороны «мира» никогда не раздавались требования отринуть древнюю заповедь, прервать вековой порядок. «Мир» упрямо, с горьким сожалением, но безропотно, продолжал дробить наделы, чтобы «уважить» землей каждого входящего «в пору» общинника. Да, капиталистические отношения в деревне подспудно делали свое дело, разрушая былое равенство, притормаживая переделы, все шире вводя в оборот производственную аренду, отработки. Однако с точки зрения написаного векового народного права крестьяне, независимо от достатка, продолжали считать, что «мирская» земля принадлежит всему «обществу» и потому каждый общинник имеет право на свой надел. Самая, пожалуй, любопытная особенность общинного права в губернии состояла в том, что «мирское» землепользование вполне успешно велось не только на собственных землях общины, но и в тех случаях, когда «мир» брал землю в аренду у государства или удельного ведомства, помещика. Поэтому нет ничего удивительного в том, что общины в своем большинстве выступали против того, чтобы «мирскую» землю передавать в потомственное подворное пользование.

Вот почему наряду с поощрением добровольного выхода из общины в чисто практическом плане при осуществлении реформы

- 11 -

решающую роль стало играть право «выдела» без согласия «мира». Тем самым правительство и в первую очередь местная администрация, получавшая бесчисленные директивы сверху, пытались использовать определенные интересы тех крестьян, которые хотели сохранить за собой временные излишки надельной земли, доставшиеся по переделу. Пионеров «претировали» лучшими угодьями. Землемеры столь искусно межевали общинную землю, отделяя немногих хуторян и отрубников, что остальным общинникам оставались неудобья. Это в ряде случаев побуждало «мир» вопреки его же воле самоликвидироваться, чтобы «не остаться в дураках».

Не без ведома земских начальников, мировых посредников, землемеров в проведении реформы порою просто царил произвол. Об этом, например, весьма красноречиво свидетельствует выступление 23 октября 1908 г. с думской трибуны депутата от Вятской губернии, крестьянина-трудовика А. Е. Кропотова: «...Мои избиратели мне говорили о том, что закон 9 ноября — это помещичий закон, который делает из крестьян деревенских кулаков, помещиков, а из бедняков — батраков, вечно голодных работников. Такое отношение моих избирателей к закону 9 ноября. Мои избиратели задавали такие вопросы: «Отчего это делается насильственно? Почему это делается без согласия общества? Зачем наши земли отданы в распоряжение земских начальников? Почему не слушают нашего голоса, а запрещают нам говорить под страхом высылки за пределы губернии о том, что этот закон нехорош?» Наказывали мне избиратели: «Скажи ты в Государственной Думе, что так больше жить нельзя, что этот закон восстанавливает нас друг против друга, заставляет душить друг друга, а усиленные охраны способствуют нашему душению. Так вот, наша местность смотрит на этот закон так, что он идет в разрез с народными желаниями».

Попытки жесткими административными методами насадить новые формы землевладения сеяли в губернии очаги напряженности, приводили к возбуждению крестьянства, выступающего против разверстания общин. Такие выступления в связи с практикой проведения реформы были в селах и деревнях Яранского, Елабуж- ского, Глазовского, Сарапульского, Орловского и Уржумского уездов. Только в 1911 г. в губернии было 50 случаев поджога имущества зажиточных крестьян.

Каковыми же были итоги землеустроительных работ в Вятской губернии? По отчету губернатора Н. А. Руднева, к 1 января 1917 г. 24233 домохозяина перешли к частному владению землей площадью 300344 десятин. Таким образом, в губернии к этому времени вышло из общин 5% дворов. Вместе с подворниками, получившими удостоверительные акты по закону 14 июня 1910 г., оказались реформированными 5,8% дворов и 4,4% общинных на

- 12 -

дельных земель, что было значительно ниже общероссийских показателей.

Второй причиной, сдерживавшей процесс реформы, были технические трудности. Размежевание общинных владений и отвод земли в частную собственность требовали больших землемерных работ, геодезических измерений, выполнения точных планов-чертежей на каждый участок. А грамотных специалистов в губернии недоставало. К концу 1915 г. 58% членов уездных землеустроительных комиссий было призвано в армию, в результате чего они не справлялись с наплывом дел. В отчете губернатора за 1915 г. на высочайшее имя указывалось, что по обстоятельствам военного времени приостановлено рассмотрение ходатайств еще 28601 домохозяина.

Кроме того, медленно раскручивался и сам механизм реализации реформы. В Вятке губернская комиссия была создана одной из последних в России (15 октября 1911 г.), вместе с ней и уездные Вятская и Глазовская. Котельничская, Малмыжская, Нолинская, Орловская, Слободская, Уржумская землеустроительные комиссии начали функционировать лишь после 1 октября 1912 года, фактически же начали активные работы по землеустройству лишь в 1913 году.

Еще меньше, чем выход из общины, было выселение на хутора и отруба. Если к подворно-наследственному землепользованию перешло 27 тыс. дворов, то хуторов и отрубов на надельных землях было образовано 4663.

Важное место в аграрной реформе отводилось Крестьянскому поземельному банку, отделение которого имелось и в Вятке. За 1908—1912 гг. в губернии на землях банка было выделено 430 хуторов и 1671 отруб, из них в первые годы реформы было продано крестьянам 32 хутора и 867 отрубов в Иранском, Елабужском и Сарапульском уездах. К 1916 г. на землях Крестьянского банка среди выделившихся хозяйств преобладали отруба. Хуторов же было создано 615.

Составной частью реформы П. А. Столыпина было переселение крестьян за Урал, на целину. Громадное большинство переселенцев из губернии, как свидетельствуют источники, в качестве основной причины отъезда из отчего дома называли: «безземелие», «жить не при чем», «земли мало было», «землею наголодались», «тесно стало», «земли добиваться пошли», «на землю захотелось», «под деревней больше земли было, чем под пашней»... Судя по этим высказываниям, гнало крестьян из Вятской губернии, которая по их числу стояла на одном из первых мест в России, малоземелье. Однако в действительности дело обстояло не так просто. Государственные крестьяне, каковых в Вятской губернии было большинство, были лучше наделены землей, чем помещичьи. Между тем,

- 13 -

переселенцев из бывших государственных крестьян было больше, чем из бывших помещичьих, удельных. А причина тут не просто в малоземелье, а в малоземелье относительном.

Относительное малоземелье — это та «теснота», которую крестьяне все более ощущали по мере увеличения плотности сельского населения, в связи с чем традиционное для Вятской губернии трехпольное земледелие становилось все менее производительным. Эта «теснота» заставляла крестьян искать всевозможные источники расширения посевных площадей, передвигаться в пределах своей губернии, основывая починки, выселки, заимки, пустошки... В сферу активно используемых сельхозугодий вовлекались все имевшиеся неудобья, нераспаханные, заброшенные земли, но главное — луга и пастбища.

Тогда-то во всей остроте и встал вопрос, который поднимали земские агрономы, что разумели и сами крестьяне: о допустимом пределе распашки земель, за которым дальнейшее увеличение пашни могло отрицательно сказываться на развитии крестьянского хозяйства. Практика показывала, что трехпольная система тогда является рациональной, когда существует баланс между пашней, лугами и выгонами. Как свидетельствуют источники, в южных уездах губернии к началу XX века был достигнут предельно допустимый уровень распашки сельхозугодий. Единственным выходом в условиях стремительного роста населения было перераспределение земли внутри общины, что неизбежно вело к дроблению (чересполосице, узкополосице) и уменьшению наделов.

Был еще выход, который пыталось претворить в жизнь трудолюбивое вятское земство: убедить крестьян перейти к новым способам ведения хозяйства. Однако земская инициатива, последовательно и настойчиво проводимая в вятской деревне с 1880-х гг., не получила реального воплощения из-за отсутствия сколько-нибудь серьезной государственной поддержки, недостатка земских средств и общинного консерватизма, который проявлялся в приверженности крестьян общинным институтам, являвшимся определенным социальным гарантом выживания основной массы сельского населения.

Поэтому-то вятский мужик и связывал свои надежды с переселением как одним из важнейших средств к улучшению своего благосостояния.

Пользуясь государственными льготами, а иногда и при отсутствии оных, продав свою усадьбу, скот, вслед за ходоками, а то и без них крестьяне хлынули на необъятные просторы Сибири за лучшей долей. Только по данным Челябинского регистрационного пункта, в 1906—1914 гг. в Сибирь прошло переселенцев и ходоков из Вятской губернии 127 тысяч. Основная масса направлялась в Томскую, Тобольскую, Енисейскую, Иркутскую губернии. Кроме

- 14 -

того, из переселявшихся в Сибирь часть оседала на уральской земле. Объектами переселения для вятчан здесь являлись Пермская, Казанская, Уфимская губернии, где, как и за Уралом, были выделены для этой цели участки. Необходимо отметить, что переселение за Урал и в Пермскую губернию продолжалось и в годы первой мировой войны. По данным обзоров за 1914—1915 гг., из пределов губернии выехало 16195 крестьян обоего пола. В то же время многие из вятчан, скитаясь по Сибири в поисках земли, нередко ни с чем возвращались обратно. За 1906—1914 гг. обратных переселенцев из Сибири в Вятскую губернию через Челябинск прошло 35161 чел.

Реформа Столыпина не решила аграрного вопроса в вятской деревне. Однако, несмотря на ее ограниченность, объективные социально-экономические результаты можно характеризовать как положительные. Во всяком случае реформирование 1906—1914 гг. сопровождалось не упадком, а устойчивым ростом производительных сил и товарности производства. Кроме того, многие хозяйства стали широко практиковать внесение в почву заменителей навозного удобрения: древесную листву, болотные травы, известь, мергель, торф, глину — в песчаные, а песок — в глинистые почвы с целью улучшения их структуры.

Конечно, прослойка крестьян, подверженных нововведениям, была еще достаточно тонкой, но роль ее в развитии земледелия чрезвычайно велика: ее пример давал богатый материал для обогащения традиций в деревне, совершенствования производства. Тем более, что в большинстве своем небольшие по количеству дворов селения в губернии строились по семейно-родственному, клановому принципу. Вот характерный пример. В числе крестьян, удостоенных премий в память 300-летия царствования дома Романовых, было 4 вятских: Кулаков, Штин (Малмыжский уезд), Русских (Нолинский), Полушин (Елабужский). В хозяйстве Штина Никифора Макаровича (Порекская волость, д. Бураши) имелось 3,5 душевого надела (площадь до 37 десятин). Ему было 40 лет. Семейство: отец, мать, жена, 4 сына и 4 дочери. До 1908 г. его хозяйство почти не отличалось от соседних. В 1908 г., вернувшись с заработков из Сибири и Маньчжурии, он стал засевать пашню новыми сортами ржи и овса. Купил сеялку, молотилку, двухлемешный плуг. Стал заниматься садоводством, пчеловодством. На 1000 квадратных саженей (0,21 га) посадил 200 яблонь и 600 ягодных кустов, улучшил местную породу пчел. Перешел от трехполья к девятипольному севообороту. Увидев результаты труда семьи Штиных, вся деревня перешла на многопольный севооборот. В лучшую сторону изменилась структура посевов.

Сопротивляясь в целом «выделу» из общины, вятский мужик тем не менее приспосабливал опыт землемеров, иногда и за «магарыч», деньги, для наиболее рационального перераспределения на

- 15 -

дельной земли, чтобы уменьшить чересполосность, узкополосность, а в ряде случаев и дальноземелье, что, бесспорно, улучшало культуру земледелия. Наметились устойчивые тенденции у определенной части крестьянских хозяйств к интенсификации производства: использование улучшенного сельхозинвентаря, минеральных удобрений, элитных семян и т. д. Об этом красноречиво свидетельствуют следующие данные.

Если в 1906 г. с земских складов было продано современных машин и инвентаря на сумму 150 тыс. рублей, то в 1915 г. — на 800 тыс., то есть в 5,3 раза больше. Если в 1914 г. улучшенных семян было продано 11 тыс. пудов, то в 1915 г. — около 19 тыс. пудов. Ранее земству приходилось убеждать крестьян в необходимости использования минеральных удобрений, устраивать в крестьянских хозяйствах показательные участки, а в 1915 г., как писали земские агрономы, на минеральные удобрения уже имелся довольно большой спрос со стороны населения.

Развитию производства способствовало и проникновение в аграрный сектор банковского капитала, различных форм кооперации. После 1910 г. в губернии стала быстро развиваться сельскохозяйственная и потребительская кооперация. По данным Вятской казенной палаты, в 1913 г. крестьянство было охвачено 10141 торговым предприятием с общим оборотом в 102 тысячи рублей. Особенно быстро наращивала свои обороты губернская касса мелкого кредита, выписывавшая машины и сельхозорудия для кредитных товариществ и кооперативов.

Все это привело к тому, что выросла средняя урожайность зерновых. По данным земской статистики, с 1887 по 1891 гг она составляла: озимых — сам-3,94, яровых — сам-2,85, а в 1912— 1916 гг. соответственно сам-4,8 и сам-4,6. Увеличились и товарность сельскохозяйственной продукции, вывоз ее за пределы губернии. К концу 1917 г. в Вятской губернии числился избыток зерна в размере 9,5 млн. пудов.

Однако первая мировая война не оставила никаких шансов на успешное продолжение развития деревни, истощая ее ресурсы. К лету 1917 г. из крестьянских хозяйств Вятской губернии было мобилизовано в армию 385,5 тыс. человек, или 49,2% мужского населения в трудоспособном возрасте. Это привело к тому, что уже в 1916 г. 29% хозяйств остались без работников. Тысячи крестьянских дворов в результате реквизиций совершенно лишились тягловой силы. Только по обязательным поставкам 1915 г. во всех уездах губернии было реквизировано на нужды войны 11400 лошадей. К 1917 г. 18% крестьянских хозяйств остались без рабочих лошадей. Кроме того, по решению царского правительства сельское население губернии подвергалось мобилизациям на вывозку дров, сырья, выжигание угля, строительство и ремонт грунтовых и железных

дорог. В особенно тяжелом положении оказались крестьяне Сарапульского, Глазовского, Малмыжского и Елабужского уездов, находившихся вблизи Ижевского и Воткинского военных заводов и строившейся железной дороги Казань—Екатеринбург.

Во время войны произошло сокращение посевных площадей. Поданным Всероссийской сельскохозяйственной переписи 1916 г., средний посев на одно хозяйство в Вятской губернии уменьшился по сравнению с довоенным на 20,7%. При имевшейся посевной площади в 3 млн. десятин недосев озимого и ярового полей составил 178 тыс. десятин, или 5,6% от обычно засеваемой площади. Посевная площадь всех продовольственных культур сократилась на 13,5%.

Сильно пострадало и животноводство, которое и до 1914 г. имело устойчивую тенденцию к сокращению. В сравнении с довоенными годами резко уменьшилась численность коров — на 14%, телят — на 31%, овец — на 26%, свиней — на 23%. Война разрушала производительные силы, подрывала сельскохозяйственное производство. Об этом свидетельствуют и отчеты губернатора Руднева на высочайшее имя. С 1913 по 1915 гг. недоимки с крестьян по государственному поземельному налогу выросли в 3,5 раза.

Без того сложное положение в деревне усугублялось продолжающимся процессом разложения крестьянской семьи. Как только община и чиновники утрачивали власть над крестьянами, они стремились поделить свое имущество и жить отдельными дворами. Так, если сельское население Вятской губернии сократилось с 3 млн. 646 тыс. человек в 1913 г. до 3 млн. 107 тыс. в 1916 г., то число хозяйств за это же время возросло с 504 до 558 тыс. С точки зрения производительности сельского хозяйства, особенно в зоне рискованного земледелия, этот процесс, безусловно, следует считать регрессивным. Крестьяне понимали, что это так, но тем не менее не желали жить под одной крышей с родителями, родней.

Война вела не только к ухудшению положения общинного крестьянства, но и к усилению дифференциации в деревне. К 1917 г. 3,3% крестьянских хозяйств были безземельными, а 18% безлошадными. Причем в зерносеющих районах (Яранском, Уржумском, Сарапульском, Малмыжском, Елабужском) безлошадные составляли 21,2%. Расслоение крестьянства в эти годы характеризовалось прежде всего тем, что по существу шел односторонний процесс ухудшения положения его средних слоев.

Война и сопровождавшая ее хозяйственная разруха как в городе, так и в деревне, потеря кормильцев на фронтах способствовали быстрому нарастанию в крестьянской среде стихийных революционных настроений, подталкивавших ее к традиционным формам борьбы.